Бестиарий Антонии Байетт. Часть 2.
Башни, тайны и драконы…
Вот к мрачной башне Роланд подходит.
Уильям Шекспир. Король Лир
(пер. Т. Щепкиной-Куперник).
Фея Мелюзина в изложении Кристабель Ла Мотт — полуженщина-полузмея из средневековой легенды. Она же оборачивается драконом, летающим вокруг башни, в которой спят её дети, и к которым её не пускают. И только когда мальчики засыпают, в полной тьме, когда никто не видит, Мелюзина пробирается в их покои и кормит малышей грудью, и, вместе с молоком они ощущают вкус горьких слёз безутешной матери…
Итак, что мы тут видим, набор каких образов? Мелюзина (полуженщина-полузмея, она же — сирена, русалка и дракон), башня, тайна (потерянные дети, которые не знают, что их мать — чудовище, и тайные посещения их матерью по ночам).
Рис. 6. Прощание Мелюзины с родителями. Иллюстрация к роману Жана Арраса, Женева, 1748 год.
Страдания Мелюзины, разлучённой со своими детьми — явная аналогия с душевными муками самой Кристабель Ла Мотт, которая украдкой смотрит на свою дочь и не может открыть ей своих чувств. Кристабель так и пишет в своём последнем письме к Падубу:
«Феей Мелюзиной все эти тридцать лет была я. Это я, фигурально выражаясь, летала по ночам «вкруг укреплений замковых», это мой голос «взвивался на волнах ветра», мой вопль о том, что мне нужно видеть и вскармливать и лелеять моё дитя, мою дочь, которая меня не знает» [18].
Кристабель тоже по-своему пытается заботиться о дочери, пишет и переплетает для неё сборник сказок (предлагает духовную пищу). Но девочка не любит читать, она оторвана от интересов и духа своей родной матери, она даже не знает о том, что это её мать, и потому слёзы «нелюбимой тётки-вековухи» девочку нисколько не трогают и только пугают. Здесь повторяется история Мелюзины с тем же набором главных составляющих: тайна, желание заботиться и горькие слёзы потери.
Впрочем, ещё задолго до свершения этой судьбы, Кристабель чувствует своё родство с Мелюзиной, говоря в письме к Падубу: «…моя жизнь и поэма — они так переплелись» [19]. Она как будто предчувствует всё, что ей предстоит. Она, как и Мелюзина, немного ведунья. Хотя тут нет никакой мистики: ведь поэты нередко обладают даром пророчества.
А уж башен вокруг Кристабель не счесть. Тут и башня Владычицы Шалотта, волшебницы, одиноко живущей в замке близ Камелота, которой под страхом смерти запрещено выглядывать в окно, а потому она ткёт узоры внешнего мира, глядя на его отражение в зеркале (не так ли живёт и сама Кристабель, черпая представления о мире из его отражения в литературе?). Нечаянно увидев в окно проезжающего рыцаря Ланселота, Владычица Шалотта влюбляется в него и гибнет от этой любви. Вот этой-то Владычице Шалотта уподобляет себя Кристабель, и с нею же сравнивает её Падуб. Вероятно, можно считать, что встреча с рыцарем Рандольфом (помните, как он сравнивал свою конную прогулку по лесу с поездкой рыцаря?) приносит ей гибель как поэтессе: из её краткой биографии, приведённой в начале книги, мы узнаём, что после «Мелюзины» Кристабель больше не написала ничего значительного.
Тут и мотив «Заточённой волшебницы» Падуба, и Рапунцель, затворённой злой волшебницей в башню из стихотворения Ла Мотт, а по сути — всё той же Кристабель, обрёкшей себя сначала на добровольное (и столь желанное), а потом уже на вынужденное затворничество.
Есть здесь и башня Кернемета в поместье дяди Кристабель, во временном её убежище. А также многочисленные метафорические донжоны, возникающие в переписке поэтов как символические образы желания Кристабель спрятаться от внешнего мира. О том, что эти башни — именно попытки укрыться от угроз внешнего мира говорит и сама Кристабель:
«Может, с виду донжон и угрюм, и грозен, но он наш оплот, в его стенах нам дана такая свобода, какую вам, имеющим свободу объехать весь свет, нет нужды себе представлять» [20].
И даже в последнем письме Кристабель Ла Мотт к Рандольфу Генри Падубу возникает призрак башни — башни отчуждения, в которую заточила себя постаревшая поэтесса: «я сижу почти безвылазно в своей башне, как есть старая ведьма, сочиняю вирши…» [21], — так описывает себя Кристабель в своём последнем письме к некогда любимому ею мужчине.
Всё тот же набор образов: Мелюзина (не зря ведь Кристабель всё время отождествляет себя с ней), башня (все эти многочисленные донжоны, которые Кристабель, словно воскресшая фея Мелюзина, возводит вокруг себя), тайна (мать, потерявшая ребёнка и сам потерянный ребёнок, который не знает своей матери). Конечно, тут всё несколько сложнее, чем в средневековой истории волшебницы, но и сама Мелюзина, и башня, и тайна — всё это есть.
Кроме того, фамилией Ла Мотт автор как бы подчёркивает русалочью сущность Кристабель, отсылая нас по аналогии к творчеству немецкого поэта и писателя Фридриха де ла Мотт Фуке, чьему перу принадлежит повесть «Ундина», в которой тоже есть и русалка, и буйство водной стихии, и любовь, приносящая несчастье. Именно стихотворный перевод В. А. Жуковского этой повести де ла Мотт Фуке известен русскому читателю как одноимённая поэма. Ряд ассоциаций налицо: Ундина — русалка — Мелюзина.
Третья Мелюзина — наша современница, филолог-исследователь Мод Бейли. Тут всё ещё более усложняется и ещё больше переходит в разряд метафор. Но и здесь — тот же набор образов: Мелюзина, башня, тайна.
Мод прячет свои длинные бледные русалочьи волосы под платком, сколотым брошью с изображением русалки, которую Мод называет Волшебницей Мелюзиной (между прочим, той самой брошью, которую подарил Падуб её прародительнице Кристабель!). К тому же русалка эта — не просто русалка, а ещё и русалка с зеркальцем, напоминающая Владычицу Шалотта, не расстающуюся с зеркалом.
А чего стоит эпизод, где Роланд заглядывает в замочную скважину, чтобы посмотреть, горит ли в ванной свет (есть ли там Мод). Ведь это же явный парафраз истории с купающейся Мелюзиной, за которой подсматривает муж и видит змеиный хвост супруги!
Однако в истории Роланда и Мод всё не так явно. Роланд, заглядывающий в замочную скважину, не видит змеино-драконьего хвоста (русалочьей сущности) Мод Бейли. Не видит он даже самой купающейся Мод. Потому что в этот момент свет гаснет, дверь открывается и Мод, уже искупавшаяся, спотыкаясь о подглядывающего в скважину Роланда, падает в его объятия.
И всё же есть он, драконий хвост, и у Мод Бейли! Роланд его не увидел. По крайней мере, автор нам об этом не сообщает. Но было вот что:
«Роланд вошёл в ванную. Позади, извиваясь над зыбкой ковровой дорожкой, удалялся бледнеющий на аквамариновой глади длинный китайский дракон, а над ним реял блеск бледных волос» [22].
И не случайно дракон на халате Мод — именно китайский, дракон-лун, повелитель водной стихии. В этом романе вообще нет ничего случайного!
У Мод тоже есть тайна, но и тут всё гораздо сложнее и запутаннее, чем в первых двух случаях. Здесь тайна — это и любовь двух поэтов, и ребёнок, которого так долго скрывала Кристабель, — все те самые тайны, которые на протяжении всего романа шаг за шагом раскрывают два филолога, одержимые разгадыванием этих загадок. Но здесь потерянный ребёнок ещё и сама Мод Бейли, ничего не знавшая о своих настоящих предках, и даже не догадывающаяся (до тех пор, пока не увидела портрет дочери-невесты Кристабель, извлечённый из могилы Падуба и его жены Эллен) о том, что она является потомком Ла Мотт и Падуба.
Разумеется, и у Мод есть своя башня. Помните, описание университета, в котором работает Мод Бейли? «Университетский городок был уставлен башнями…» [23] И в одной из них, в Башне Теннисона, на последнем этаже располагался кабинет Мод Бейли, чем-то напоминающий аквариум: одна его стена была стеклянной.
Неслучайно и название башни. Ведь лорд Теннисон был автором «Владычицы Шалотта» («The Lady of Shalott»), — той самой, которую так часто упоминают в своих письмах Кристабель и Рандольф.
В 1847 году Альфред Теннисон написал поэму «The Princess», в которой выступил поборником женских прав. Немудрено, что его имя дали одной из башен университета, занимающегося исследованием женского творчества.
Но есть тут и ещё одна, куда более призрачная, и в то же время очень символическая связь барона Теннисона с Мод Бейли: отец поэта, священник, возводил свой род к Плантагенетам, которые, как известно, считали себя потомками феи Мелюзины.
Но и других башен вокруг Мод Бейли тоже хватает. Во-первых, — та башня неприступности, которую она возвела вокруг себя. Во-вторых — донжон в имении сэра Джорджа, куда попадет Мод вместе с Роландом (там же, в том имении в своей «башне» когда-то сидела её прародительница Кристабель). И, в-третьих, — родовой герб Бейли, на котором изображена башня с небольшой рощицей.
Рис. 7. Замок Лузиньян с парящей над ним Мелюзиной. Неизвестный художник XV века. Иллюстрация из «Великолепного часослова герцога Беррийского» братьев Лимбург.
Таким образом у каждой из «Мелюзин» есть своя башня. И все эти три башни тонко связаны между собой, как это замечательным образом подметили авторы перевода романа «Обладать» на русский язык В. К. Ланчиков и Д. В. Псурцев (эту связь могли заметить только знатоки английского языка и английской культуры): словосочетанием motte-and-bailey castle англичане называли фортификационное сооружение, состоящее из трёх разделённых пространств. Первое пространство состояло из насыпного кургана (motte), окружённого рвом. Второе — из палисада (bailey), также с курганом и рвом. Позднее палисад трансформировался в донжон — особо укреплённую башню, последний рубеж обороны, куда в случае крайней опасности удалялись защитники крепости [24].
Но эти три различные башни — не только места обитания трёх разных (но столь похожих!) женщин. Это не только конкретные физические объекты в пространстве, но ещё и историко-временные пространства.
«Итак, motte, bailey и донжон разделяют территорию крепости на три пространства, три концентрических кольца», — подчёркивают переводчики романа [25].
Таким образом, в этом — историко-лингвистическом — плане строение романа напоминает круги от брошенного в воду камня. Точка, куда упал камень — это легенда о Мелюзине, и именно к этому центральному образу на всём протяжении романа отсылает нас автор, постоянно сравнивая с Мелюзиной её двойников в реальном мире: Кристабель Ла Мотт и Мод Бейли. И с каждым кругом идёт рябь по воде, очередной круг не такой уже чёткий, как первый, и сходство с Мелюзиной становится всё более расплывчатым: у Кристабель оно очевиднее, у Мод — менее явное. И всё же нет никаких сомнений, что все эти три женщины по сути своей — Мелюзины, хозяйки водной стихии.
К слову, о башнях и рыцарях. Ведь мы уже знаем, что в романах Антонии Байетт, тщательно выстраивающей своё повествование, нет и не может быть ничего случайного.
Очевидно, неслучайно и столь явное созвучие имён Рандольф-Роланд (впрочем, как и созвучие фамилии Мотт с именем Мод). Как не случайно и то, что Роланд сам одновременно превращается и в поэта — что сближает его с Рандольфом, и в возлюбленного Мод, что сближает его ещё и с Раймондином, мужем Мелюзины (так же как и эпизод с замочной скважиной).
Переводчики романа «Обладать» В. К. Ланчиков и Д. В. Псурцев, интерпретируя выбор имени Роланда, отсылают нас к одной-единственной строчке из древней английской баллады, помещённой Шекспиром в «Короля Лира»: «Вот к мрачной башне Роланд подходит» (в переводе Т. Щепкиной-Куперник) [26]. А далее — уже через этого Роланда — тянется связующая нить к прототипу Падуба — Роберту Браунингу, взявшему эту строчку в качестве заглавия своей поэмы.
Безусловно, угадывается в имени Роланда и отсыл к известной поэме французского средневековья — «Песни о Роланде», вершине каролингского эпоса. Это имя — символ того, что «Обладать» — не только роман о любви и творчестве, но ещё и рыцарский роман в традиционном понятии этого слова. Между прочим, Роланд из этой «песни о деяниях рыцарей» — бретонского происхождения, как и главные героини романа «Обладать».
Но есть в истории литературы ещё один любопытный факт, где тоже фигурирует Роланд — к тому же — в тесной связи с нашей прекрасной феей. Именем Мелюзины был назван французский ежемесячный журнал («Mélusine, recueil de mythologie, littérature po pulaire, traditions et usages»), посвящённый фольклорной тематике. И фамилия одного из издателей этого журнала — Ролланд (Е. Rolland). Вряд ли Антония Байетт, как филолог, интересующийся кельтским фольклором (а второй издатель этого журнала — видный специалист именно по кельтскому фольклору Генри Гедоз (Henri Gaidoz)) не знала об этом. Может быть, и второе имя Падуба — тоже реверанс в сторону издателей «Мелюзины»?
—————————————————————
Связанные посты:
Бестиарий Антонии Байетт.Часть 1 (Мелюзины, ундины, русалки…)
Бестиарий Антонии Байетт. Часть 3 (А что же другие?)
Бестиарий Антонии Байетт.Часть 4. (Потерянный рай)
Бестиарий Антонии Байетт. Часть 5 (Драконы и Змей Воображения)
Бестиарий Антонии Байетт. Часть 6 (Примечания)
